Неточные совпадения
Заметив, что
на следующий акт ложа ее осталась пустою, Вронский, возбуждая шиканье затихшего при звуках каватины театра, вышел из партера и
поехал домой.
— Так мы можем рассчитывать
на вас, граф,
на следующий съезд? — сказал Свияжский. — Но надо
ехать раньше, чтобы восьмого уже быть там. Если бы вы мне сделали честь приехать ко мне?
Узнав, что доктор еще не вставал, Левин из разных планов, представлявшихся ему, остановился
на следующем: Кузьме
ехать с запиской к другому доктору, а самому
ехать в аптеку за опиумом, а если, когда он вернется, доктор еще не встанет, то, подкупив лакея или насильно, если тот не согласится, будить доктора во что бы то ни стало.
Он должен был
на следующий день
ехать в Марьино, к Николаю Петровичу.
Она звала его домой, говорила, что она воротилась, что «без него скучно», Малиновка опустела, все повесили нос, что Марфенька собирается
ехать гостить за Волгу, к матери своего жениха, тотчас после дня своего рождения, который будет
на следующей неделе, что бабушка останется одна и пропадет с тоски, если он не принесет этой жертвы… и бабушке, и ей…
Порядок тот же, как и в первую поездку в город, то есть впереди
ехал капитан-лейтенант Посьет,
на адмиральской гичке, чтоб встретить и расставить
на берегу караул; далее,
на баркасе, самый караул, в числе пятидесяти человек; за ним катер с музыкантами, потом катер со стульями и слугами;
следующие два занимали офицеры: человек пятнадцать со всех судов.
От слободы Качуги пошла дорога степью; с Леной я распрощался. Снегу было так мало, что он не покрыл траву; лошади паслись и щипали ее, как весной.
На последней станции все горы; но я
ехал ночью и не видал Иркутска с Веселой горы. Хотел было доехать бодро, но в дороге сон неодолим. Какое неловкое положение ни примите, как ни сядьте, задайте себе урок не заснуть, пугайте себя всякими опасностями — и все-таки заснете и проснетесь, когда экипаж остановится у
следующей станции.
На следующее лето он
ехал на пароходе; один из простонародия, толпившегося
на палубе, оказался его прошлогодним сослуживцем до лямке, а таким-то образом его спутники — студенты узнали, что его следует звать Никитушкою Ломовым.
Но дорога до Троицы ужасна, особливо если Масленица поздняя. Она представляет собой целое море ухабов, которые в оттепель до половины наполняются водой. Приходится
ехать шагом, а так как путешествие совершается
на своих лошадях, которых жалеют, то первую остановку делают в Больших Мытищах, отъехавши едва пятнадцать верст от Москвы. Такого же размера станции делаются и
на следующий день, так что к Троице поспевают только в пятницу около полудня, избитые, замученные.
В тот день, когда произошла история с дыркой, он подошел ко мне
на ипподроме за советом: записывать ли ему свою лошадь
на следующий приз, имеет ли она шансы?
На подъезде, после окончания бегов, мы случайно еще раз встретились, и он предложил по случаю дождя довезти меня в своем экипаже до дому. Я отказывался, говоря, что
еду на Самотеку, а это ему не по пути, но он уговорил меня и, отпустив кучера, лихо домчал в своем шарабане до Самотеки, где я зашел к моему старому другу художнику Павлику Яковлеву.
На следующее утро Федор Иваныч с женою отправился в Лаврики. Она
ехала вперед в карете, с Адой и с Жюстиной; он сзади — в тарантасе. Хорошенькая девочка все время дороги не отходила от окна кареты; она удивлялась всему: мужикам, бабам, избам, колодцам, дугам, колокольчикам и множеству грачей; Жюстина разделяла ее удивление; Варвара Павловна смеялась их замечаниям и восклицаниям. Она была в духе; перед отъездом из города О… она имела объяснение с своим мужем.
На следующий день (вчера было нельзя из-за праздника и позднего времени), проснувшись очень рано и вспомнив о том, что ему нужно
ехать хлопотать о Любкином паспорте, он почувствовал себя так же скверно, как в былое время, когда еще гимназистом шел
на экзамен, зная, что наверное провалится.
Хотя
на следующий день, девятый после кончины бабушки, все собирались
ехать туда, чтоб слушать заупокойную обедню и отслужить панихиду, но отец мой так нетерпеливо желал взглянуть
на могилу матери и поплакать над ней, что не захотел дожидаться целые сутки.
Едет Сенечка
на перекладной,
едет и дремлет. Снится ему, что маменька костенеющими руками благословляет его и говорит:"Сенечка, друг мой! вижу, вижу, что я была несправедлива против тебя, но так как ты генерал, то оставляю тебе… мое материнское благословение!"Сенечка вздрагивает, кричит
на ямщика:"пошел!"и мчится далее и далее, до
следующей станции.
На следующий день Санин лежал еще в постели, как уже Эмиль, в праздничном платье, с тросточкой в руке и сильно напомаженный, ворвался к нему в комнату и объявил, что герр Клюбер сейчас прибудет с каретой, что погода обещает быть удивительной, что у них уже все готово, но что мама не
поедет, потому что у нее опять разболелась голова.
В «Будильнике» предварительно появилась
следующая карикатура: по Тверской
едет на рысаке господин в богатой шубе, с портфелем под мышкой — портрет Н.И. Пастухова, а
на спинке саней надпись: «Московский листок». Под карикатурой подписано: «
На своей собственной…»
— Вы
поедете со мной и
на мой счет, — говорил он мне, — жалованье ваше будет простираться до четырехсот франков в месяц; сверх того, вы будете жить у меня и от меня же получать стол, дрова и свечи. Обязанности же ваши отныне
следующие: научить меня всем секретам вашего ремесла и разузнавать все, что говорится про меня в городе. А чтобы легче достичь этой цели, вы должны будете посещать общество и клубы и там притворно фрондировать против меня… понимаете?
Когда
на одном месте выловят всю рыбу, то опять собираются туда, где атаман, и
едут далее до
следующего рубежа, или, говоря языком казаков, делают другой удар.
… Одно письмо было с дороги, другое из Женевы. Оно оканчивалось
следующими строками: «Эта встреча, любезная маменька, этот разговор потрясли меня, — и я, как уже писал вначале, решился возвратиться и начать службу по выборам. Завтра я
еду отсюда, пробуду с месяц
на берегах Рейна, оттуда — прямо в Тауроген, не останавливаясь… Германия мне страшно надоела. В Петербурге, в Москве я только повидаюсь с знакомыми и тотчас к вам, милая матушка, к вам в Белое Поле».
А там шумный Ростов. В цирке суета — ведут лошадей
на вокзал, цирк
едет в Воронеж. Аким Никитин сломал руку, меня с радостью принимают… Из Воронежа
едем в Саратов
на зимний сезон. В Тамбове я случайно опаздываю
на поезд — ждать
следующего дня — и опять новая жизнь!
В
следующие затем дни Андрей Ефимыч сказывался больным и не выходил из номера. Он лежал лицом к спинке дивана и томился, когда друг развлекал его разговорами, или же отдыхал, когда друг отсутствовал. Он досадовал
на себя за то, что
поехал, и
на друга, который с каждым днем становился все болтливее и развязнее; настроить свои мысли
на серьезный, возвышенный лад ему никак не удавалось.
Проснулся я
на следующий день в отвратительном настроении: куда
ехать и
на что? Денег никаких. Придется месяца три где-нибудь прожить, а в кармане трешница, и продать нечего. Перебираю бумаги, уничтожаю кое-какую нелегальщину. Вдруг стук в дверь. Я вздрогнул, оглянулся — и ожил.
Кончился тамбовский сезон. Почти все уехали в Москву
на обычный великопостный съезд актеров для заключения контрактов с антрепренерами к предстоящим сезонам. Остались только друзья Григорьева да остался
на неделю Вольский с семьей. Ему не надо было
ехать в Москву: Григорьев уже пригласил его
на следующую зиму; Вольского вообще приглашали телеграммами заранее.
Прошел срок служения Якова Львовича в этой скромной должности, и он размежевал весь свой участок и получил по представлению губернатора орден, но все забывал
поехать за его получением.
На следующее трехлетие дворяне другого участка поднесли ему
на подносе все свои шары, но поднялась губерния и упросила Якова Львовича отказаться от меньшего дела в пользу большего, к которому зовет его общий голос и надежды.
«Будущее лето я
поеду за границу, а потом, вероятно, и в Петербург, но только не работать, а пожуировать». Барон непременно предполагал
на следующую зиму перетащить Анну Юрьевну в Петербург, так как боялся, что он даже нынешнюю зиму умрет со скуки в праматери русской истории.
Мне надо было
на следующей неделе
ехать на съезд в уезд.
В
следующем экипаже
ехали пристав Кирилин и молодой Ачмианов, сын того самого купца Ачмианова, которому Надежда Федоровна была должна триста рублей, и против них
на скамеечке, скорчившись и поджав ноги, сидел Никодим Александрыч, маленький, аккуратненький, с зачесанными височками.
Что представления Петру разных лиц были делом обыкновенным и что за ними зорко следили приверженцы обеих партий, видно из
следующей выписки из письма Шакловитого к Голицыну во время первого крымского похода: «Сего ж числа, после часов, были у государя у руки новгородцы, которые
едут на службу; и как их изволил жаловать государь царь Петр Алексеевич, в то время, подступя, нарочно встав с лавки, Черкасский объявил тихим голосом князь Василья Путятина: прикажи, государь мой, в полку присмотреть, каков он там будет?» (Устрялов, том I, приложение VII, стр. 356).
Ехали мы все-таки несколько быстрее вашего и, несмотря
на то, что одежонка у нас была неважная, как-то еще не успели озябнуть настоящим образом до самой Олекмы и даже дальше. Морозы были порядочные, но озябнешь и отогреешься, а
на следующий день выезжаешь как ни в чем не бывало.
В одном из писем князя Шаховского, писанном прежде писем Жуковского и Пушкина, интересно
следующее описание литературного обеда у графа Ф. П. Толстого, которое показывает впечатление, произведенное «Юрием Милославским», при первом его появлении в печати: «Я уже совсем оделся, чтоб
ехать на свидание с нашими первоклассными писателями, как вдруг принесли мне твой роман; я ему обрадовался и повез с собой мою радость к гр. Толстому.
Так это и успокоилось, и брата с Машенькой после крещенья перевенчали, а
на следующий день мы с женою
поехали навестить молодых.
На следующее утро, до восхода солнца, Ашанин в компании нескольких моряков поднимался
на маленькой крепкой лошадке в горы. Небольшая кавалькада предоставила себя во власть проводников, которые шли, держась за хвосты лошадей. Впереди
ехал мичман Лопатин, так как у него был самый старый и опытный проводник.
На следующее утро, когда доктор с Ашаниным собрались
ехать на берег, старший офицер подошел к Ашанину и позвал к себе в каюту.
К вечеру эскадра стала
на якорь, и
на следующее утро началась перевозка десанта. В течение дня все войска были свезены, и часа в четыре отряд, наконец, двинулся к назначенному месту, отстоявшему верстах в пятнадцати от пункта высадки. Дорога была неважная, и Ашанин порядочно-таки устал, шагая вместе с другими. Лошадей ни у кого не было. Только начальник отряда, полковник de Palanca,
ехал впереди
на маленьком конике, остальные офицеры шли пешком.
Но прошли первые истерические порывы и Катерина Астафьевна, встав
на ноги, подошла, шатаясь, к кассе, с вопросом: когда она может
ехать? Ей отвечали, что
следующий поезд пойдет завтра.
Определенного плана
на следующий сезон 1870–1871 годов у меня не было, и я не помню, чтобы я решил еще в Вене, куда я
поеду из Берлина
на вторую половину лета. Лечиться
на водах я еще тогда не сбирался, хотя катар желудка, нажитый в Париже, еще давал о себе знать от времени до времени.
Николай Герасимович решился идти ночевать в гостиницу, надеясь, что с него денег за комнату и ужин сейчас не потребуют, а
на следующий день, продав часы, он расплатится и
поедет дальше.
На следующий же день, утром, князь Облонский
поехал к Перелешину и передал ему его документы с надписью о том, что предъявитель их повенчан первым браком с девицею Иреной Владимировной Вацлавской.
Возвратясь почти в полночь усталые в гостиницу, они решили не
ехать в воображаемое Сан-Ремо-Ментон, а остаться ночевать в Ницце, так как многие заказанные Анжеликою вещи должны были быть доставлены только
на следующий день, а для большего удобства укладки купленных вещей вытребовать их сундуки из Ментона в Ниццу, о чем Николай Герасимович и послал телеграмму.